Януш Вишневский
Одиночество в Сети
Из всего, что вечно, самый
краткий срок у любви.
@1
Девятью месяцами ранее…
С одиннадцатой платформы
при четвертом пути
железнодорожной станции
Берлин -Лихтенберг бросается
под поезд больше всего
самоубийц . Так официально
утверждают неизменно
скрупулезные немецкие
статистики на основании
обследования всех вокзалов
Берлина . Это, кстати сказать,
заметно, если ты сидишь на
скамейке на одиннадцатой
платформе при четвертом
пути . Рельсы там блестят куда
сильней, чем около других
платформ. От часто
повторяющегося аварийного
торможения рельсы очень
здорово шлифуются . Кроме
того, шпалы, как правило
темно-серые и грязноватые, в
некоторых местах вдоль
одиннадцатой платформы
выглядят куда светлей , чем
обычно, а кое-где они почти
белые. Это потому что там
использовались сильные
детергенты , чтобы смыть
кровь, что осталась после
разорванных на части под
колесами локомотива и
вагонов тел самоубийц .
Лихтенберг — одна из самых
последних железнодорожных
станций Берлина и к тому же
самая запущенная . У человека,
лишающего себя жизни на
станции Берлин -Лихтенберг,
впечатление, будто он уходит
из серого, грязного,
провонявшего мочой мира, где
на стенах облупилась
штукатурка , где полно
торопящихся унылых, а то и
отчаявшихся людей. Покидать
навсегда такой мир куда легче.
На одиннадцатую платформу
поднимаются по каменным
ступеням через последний
выход туннеля между
кассовым залом и
трансформаторной . Четвертый
путь — последний на этой
станции . И если человек в
кассовом зале станции Берлин-
Лихтенберг решает покончить
с собой , то, отправляясь на
одиннадцатую платформу
четвертого пути , он пусть
ненадолго, но продлевает себе
жизнь. Поэтому самоубийцы
почти всегда выбирают
четвертый путь , одиннадцатую
платформу.
На платформе при четвертом
пути есть две деревянные
скамейки , все в граффити и
изрезанные ножами; к
бетонным плитам платформы
они крепятся огромными
болтами . На скамейке ближе к
выходу из туннеля сидел
исхудалый мужчина , от
которого воняло потом, мочой,
давно не мытым телом. Уже
много лет он жил на улице. Он
дрожал — от холода и страха.
Сидел он, неестественно
развернув ступни, руки держал
в карманах рваной и усеянной
пятнами куртки из синтетики ,
которая в нескольких местах
была заклеена желтым скотчем
с синей надписью «Just do it».
Мужчина курил. Рядом с ним на
скамейке стояли несколько
банок из -под пива и пустая
водочная бутылка. А возле
скамейки в фиолетовом
пластиковом мешке с
рекламой сети магазинов
« Альди», Желтая краска
которой давно уже стерлась,
находилось все его имущество.
Прожженный в нескольких
местах спальный мешок , пяток
шприцев, банка для табака,
пачки папиросной бумаги,
альбом фотографий с похорон
сына , консервный нож,
коробка спичек, две пачки
метадона, книжка Ремарка в
пятнах кофе и крови, старый
кожаный бумажник с
пожелтевшими порванными и
вновь склеенными
фотографиями молодой
женщины , дипломом об
окончании института и
свидетельством о том , что
податель сего не привлекался к
уголовной ответственности . В
тот вечер к одной из
фотографий молодой
женщины мужчина скрепкой
присоединил письмо и купюру
в сто марок .
Сейчас он ждал поезда,
идущего с вокзала Берлин-ЦОО
до Ангермюнде. В ноль
двенадцать. Скорый поезд с
обязательным бронированием
мест и вагоном «Митропы»
среди вагонов первого класса.
Он никогда не останавливается
на станции Лихтенберг .
Стремительно проносится по
четвертому пути и исчезает в
темноте . В поезде более
двадцати вагонов. А летом так
еще больше. Мужчина уже
давно знал об этом. Он не
первый раз приходит к этому
поезду .
Мужчина боялся. Однако
сегодняшний страх был
совершенно другим .
Универсальный, повсеместно
известный, названный и
основательнейшим образом
исследованный . И мужчина
ясно знал, чего он боится. Ведь
хуже всего страх перед тем,
что невозможно назвать. От
страха без названия не
помогает даже шприц .
Сегодня мужчина пришел на
эту станцию в последний раз.
Потом он уже никогда не будет
одинок . Никогда. Нет ничего
хуже одиночества. Дожидаясь
поезда, мужчина был спокоен,
он примирился с собой. Он
испытывал чуть ли не радость.

• 
• 
•