Старею. Не девочка уж. Под глазами морщины,
Стал голос спокойней и тверже командные нотки,
Ты знаешь, смешно, но мне нравиться стали мужчины,
и узкие платья, и черные в сетку, колготки.

Стал голос спокойней… Нет, он все, конечно, такой же —
Красивый, грудной, сексуальный, волнующий, певчий,
Но, видишь ли, нотки командные все-таки тверже,
И значит, чему-то во мне не становится легче.

Старею, ты знаешь… Нет, как это все-таки странно —
Так странно! — за сорок вдруг взяло и перевалило!
Да, да, понимаю, еще хороша и желанна…
Нет, нет, я не спорю, за сорок — еще не могила.

Но все же, но все же… Но в том-то вся правда и ужас,
Но в том-то и суть, что я меньшему стала не рада,
Сойти и за тридцать, подкрасившись и поднатужась, —
Оно-то, конечно… И, в общем, при случае надо…

Старею. Не веришь? Взгляни. Это даже не глупость —
Не скрыть, не пресечь, не списать на пустяк и ошибку,
И дело не в этом, что тело теряет упругость,
И вовсе не в том, что лицо потеряло улыбку.

А просто… ну, как бы ясней?.. Всё, как есть принимаю,
И, знаешь, плевать, и не больно, не страшно, не стыдно.
Старею. (Старею!..) Все вижу и все понимаю.
Обидно? Да вряд ли. (Вот видишь, уже не обидно.)
(с)