С одной стороны, я люблю православные храмы. Мне нравится запах масел и ладана, потрескивание быстро тающих желтых и красных восковых свечек, мерцающие на скорбных ликах святых блики.
С другой, мне постоянно хочется оказаться там в гордом одиночестве. Ожесточенность некоторых молящихся лишает меня умиротворения, вызывает невольное раздражение и отторжение, хотя и понимаю я, что это неправильно, неверно: ведь прихожу я сюда не к ним.
Но бабка, пересчитывающая поданные ей монетки и злобно плюющая словами, что вокруг одни жмоты, или юная «тушистая» паломница, ввинчивающая свое упруго-богатое тело в начало очереди в церковной лавке, превращают потребность в самосозерцании в некий шарж.
Русский человек ни в чем не знает меры. Если он атеист, то самый ортодоксальный, если верующий, то распихивающий на пути к Богу всех и вся, если революционер, то, конечно, самый пламенный.
Моя религиозность весьма условна. Все свои поступки я оцениваю не с точки зрения – греховны ли они с позиций, описанных в Библии, а лишь под углом - «навредить – не навредить». Неважно кому: себе или окружающим. Да и как можно исповедоваться, не раскаиваясь? Когда я говорю судьбе «спасибо», я делаю это вполне осознанно. Нельзя благодарить за то, что считаешь грязным или постыдным, ибо такая двойственность восприятия противоречит любой логике, даже той, которую принято называть чисто женской…
Да и двигают мной, скорее, верования, нежели приверженность к какой-то определенной религиозной концепции. Что-то сродни бросанию сильного желания к небесам в надежде, что «там» это будет услышано.
Поэтому если я о чем-то и прошу в храмах, я произношу мысленно со многими оговорками и извинениями…

• 
• 
•