Петр был серьезным человеком, коллеги считали его суровым. По шкале брутальности он зашкаливал за двенадцать из двенадцати. В то же время, как в профессиональной деятельности, так и в обычной жизни мог быть мягким и обходительным человеком. У некоторых это вызывало обманчивое впечатление. Им представлялось, что Петр слабый, легко идет на уступки, готов позволить манипулировать собой. Многие попадались на уловки Петра. Видели в нем жертву и не замечали, как сами становились ею, опутанные по рукам и ногам такими цепями, что не вырваться, не убежать, не скрыться. И тогда на сцену выходил настоящий Петр – равнодушный, как калькулятор, но также хорошо все считающий. По каким-то своим критериям он взвешивал на невидимых весах поступившего к нему в обработку человека и делал выводы.
Как утверждают сочинители священных книг – подобные весы есть в чистилище, или где-то там, у врат рая и ада. Происходит оценка морально-нравственных качеств человека, его духовных воззрений, ведется подсчет добрых, злых дел и поступков.
По итогам взвешивания – душа человека отправляется в рай или в ад.
Так и Петр после процедуры взвешивания на невидимых весах сортировал людей, кого в разработку, кого в консервацию, а кого мог и отпустить пастись на травке дальше.
Не всегда было понятно, какими критериями - добра или зла - руководствуется Петр.
Порой выходило, что матерый урка, по совокупности своих злодеяний заслуживший ликвидацию, оставался на пастбище, не подозревая, как судьба бережно пронесла над его головой сверкающий меч. И ни один волосок не упал с забубенной головы.
А бывало, что тихого учителя пения, божьего одуванчика, после указаний Петра растирали в порошок. Порошок, как водится, рассеивали над речкою.
Деяния Петра вероятно были угодны кому-то там в белых, сверкающих одеждах. Ведь как объяснить тот факт, что матерый урка, оставшийся жить по милости счетовода, на поверку выходил благодетелем. В области, из которой был родом, содержал с десяток детских домов. Устраивал повзрослевших сирот на работу, помогал с жильем. И задавил полностью в области наркоторговлю. Хотя эта война чуть было не стоила ему головы.
А тихий учитель пения из детской школы искусств, грязно растлевал своих учеников. Делал это так искусно, что девочки и мальчики боялись говорить об этом родителям. И продолжался этот кошмар лет пятнадцать. Сидел такой божий одуванчик и калечил детей, пока Петр не узнал.
Коллеги Петра уважали. Но и для них он был человек-загадка. Что там у него за душой не разглядеть. Хотя сами могли, словно под увеличительным стеклом рассмотреть любого.
Была у Петра тайная страсть, которую он не то чтобы скрывал, но старался не афишировать, чтобы указатель брутальности не пополз вниз. Петр собирал солдатиков.
Покупал в магазинах наборы. Дома раскрашивал, создавал целые батальные миниатюры. То у него карфагенская пехота рубится с римскими легионерами, то горит немецкий танк под Прохоровкой, а то французский рыцарь рубит голову дракону.
Свои миниатюры Петр никому из коллег не показывал. Приходил с работы, сидел, раскрашивал, сверяясь с книгами, каталогами, альбомами. Мастерил дворцы, воссоздавал исторический антураж. По завершению работы миниатюры выглядели, как осколочки той эпохи, только уменьшенные в десятки раз.
На выставках военно-исторического общества работы Петра трижды получали высшую награду. Петр на общественных началах вел кружок, консультировал любителей.
Р.А.

• 
• 
•