[I][FONT=Arial][COLOR=darkblue][SIZE=-1]..когда я приезжаю, - тишина.
Не пахнет абрикосовым вареньем…
Вообще едой не пахнет, и до сна
иду пройтись местами преступлений –
скамеечка про первый поцелуй,
шелковица про содранную кожу…
(«Хорошая, родная, не балуй» -
бабулю предсказуемо тревожит
взросление внезапное моё,
моё непонимание запретов…
и блинчики с черникой подаёт,
как панацею, лечащую это.)

…когда я приезжаю – холодок
бежит по полу, трогает колени…
И спаленка с периной в потолок
уже не тянет, призывая к лени,
а так себе – прикрыта и строга,
не помня ощущений и моментов…
(А правды точно не было в ногах –
перина для меня была плацентой.
В ней снились безмятежнейшие сны,
и я была клубком, цветком и внучкой.
И, кажется, спала бы до весны,
метель рисуя шариковой ручкой
во сне своём. А бабушка пока
самозабвенно делала пельмени –
и я бежала ровно в два броска,
голодные и юные мгновенья…)

…когда я приезжаю – пустота.
В глазницах окон, в старом шифоньере.
Пусты мои любимые места,
закрыты многочисленные двери.
И шахматы на дедовом столе
слегка вразброс от сквозняка и пыли.
(«Ты молодчина, ты дралась, как лев!
Еще чуть-чуть – твои бы победили!
Ну не реви, давай сюда свой нос…» -
щекой к щеке, ладонью по косицам.
И запах честных, крепких папирос
прирос к моим подмоченным ресницам.)
...

…а солнце кувыркается в траве.
И, знаете? Не будем о могилах –
они там есть, мои родные две,
но тссссс – не в них немыслимая сила,
не в памяти услужливой моей…
а в том, что есть такое свято место
и что сейчас я для своих детей
уже умею тоже строить детство,
что суть вещей, сдаваемых в архив,
для нас уже потеряна навеки,
что дом не умер, если город жив,
что люди уходящие – как реки…

спасибо им.






[/SIZE][/COLOR][/FONT][/I]

• 
• 
•