Представьте себе железную дорогу годов этак 50-х, 60-х, когда ходили еще такие мастодонты как паровозы, была обязательная должность кочегара, а на грузовых поездах был главный кондуктор – бедный человек, который обязан был сидеть на площадке вагона и следить за целостностью состава. Причем, эти функции он выполнял и зимой и летом. И если летом его обдувал ветерок, приятно охлаждая в летнюю жару, то зимой уж точно было несладко. В связи с тем, что бы кондуктор не отморозил себе все на свете, и то место тоже, в качестве рабочей одежды у него зимой был тулуп. Массивная такая одежда до пяток.
И вот на одном из таких поездов, зимой в лютую стужу на каком-то Богом забытом полустанке этот самый кондуктор, назовем его Петрович, захотел в сортир, причем конкретно так захотел, аж дно срывало с петель. Делать нечего, тулуп закинул на голову, присел под вагоном и сделал свое грязное дело. И все бы ничего, да за этим самым процессом случайно наблюдал кочегар, который решил подшутить над Петровичем. Взял он свою рабочую лопату и подложи под то самое место, от куда переваренные шкварки Петровича выходили. И, покуда Петрович зашнуровывался после процесса облегчения, кочегар эту лопату возьми и убери от глаз кондуктора подальше.
Что делает человек после этого самого процесса? Конечно же интересуется, на сколько много он там навалял. Вот и Петрович оглянулся, а результата, там где ему положено быть, как раз и нет. «Странно», - думал Петрович, - «Процесс ощущал, а эффекта не наблюдаю». Ощупал себя всего на предмет случайно завалявшегося продукта жизнедеятельности, тулуп перетрусил, но естественно, что ничего так и не обнаружил. Пожал он плечами, да и пошел к себе на площадку вагона.
А кочегар, нехорошая такая редиска, на следующую станцию передал, что мол когда зайдет Петрович, то сделайте вид будто гавном воняет. Народ у нас быстрый на подъем, и особых объяснений никто не требовал, попросили сделать, они и рады стараться бяку сотворить. Вот и на следующей станции Петрович бежит к дежурному по станции доложить что все вагоны на месте, а ему с порога рожу строят и газеткой отмахиваются, мол запахи неприятные как будто сортир прорвало. Петрович конечно оторопел, быстро сдал бумаги и мелкой рысью к своему составу, скидывает тулуп и снова все на себе ощупывать. Не обнаружив никаких следов, да и от куда им там взяться, он успокоился и уселся на своей скамейке. А кочегар снова, паразит такой, на следующую станцию звонит с той же просьбой.
И так несколько раз от Петровича шарахались как от прокаженного. Нервы кондуктора были уже на пределе. На пятый раз он не выдержал. Бегом, нет, галопом несся он к вагону, скидывая по дороге тулуп, валенки, штаны. В конце концов, оказавшись в чем мать родила, он стал перенюхивать каждую складку на одежде, ощупывать ее, чуть ли на вкус не пробовал. Тут уж жестокое сердце кочегара не выдержало. Рассказал он все Петровичу, и даже лопату показал, как основной вражеский инструмент… Зря он лопату показал, Петрович в долгу не остался. Аки хлебопашец размахивал он этой лопатой, гоняясь за кочегаром вокруг состава, оглашая ночные просторы отборным матом.

• 
• 
•