Второй день высокая температура. Впервые в его только-только начавшейся жизни. Капризы, отказ от еды, сонливость, беспокойство. Ходишь по квартире, прижимая к себе его горячее тельце, головку и исходишь внутренне кровью и болью - тише, малыш, тише, все пройдет, это у нас с тобой зубки появляются. И паника на стреме, чуть позволишь, заполнит все нутро. Ведь все это было, пусть четверть века назад, ведь ничего страшного, как утверждал участковый педиатр тогда и утверждает сейчас, а настырная бабка не верит, лихорадочно листает Комаровского и юзает мышью, вцепившись взглядом в монитор. И такое вселенское желание принять на себя все его недомогание, нынешнее и будущее. Целуешь белые волосике на горячем височке и обмираешь от нежности и страха. За его здоровье, жизнь, чувства.
А он уже в следующую минуту улыбается и тянется за грушей. Тиски у сердца ослабевают: ну, на кусочек, поточи наклевывающиеся зубки))

Толгский женский монастырь. Еще сказала своим сестрам: не испытываете потребности, не посещайте. В качестве экскурсионки - не та нынче погода.
А погода была сердитой, дождь как из ведра и ветер ледяной. Плыли до монастыря час. Тихоходной волжской посудиной, останавливаясь раз пять или шесть чуть ли не у каждого столба. А это вам не машину к тротуару подогнать, здесь надо задом-задом, да учитывая течение, да расшалившуюся волну.
Монастырь поразил ухоженностью территории и возрастом монахинь. Всматриваясь в их лица, пыталась понять, что и как привело их, молодых и миловидных девок, к решению, определившем всю их дальнейшую жизнь.
Повезло со службой - удалось понаблюдать ее с момента великого схода)) - как при первом же звуке колокола бросались все дела, закрывались книжная и чайная лавки и, семеня и крестясь, спешил местный женский люд в головной храм. Чуть позже, оставив сестер там, где они и находились, я вернулась в соседнюю залу ли, комнату, приход. Именно там и находилась икона Толгской Божьей Матери, в честь которой, собственно, и сам монастырь. Горевшее недавно тут электрическое освещение было потушено. Несколько зажженных свечей, лампады у иконы и еле угадывающаяся дорожка тусклого света из узенького оконца как бы показывали - не мельтеши, сядь на скамью у окна и подумай о мирском и суетном. В этой комнате было всего трое - я, Толгская Божья Матерь (лик ее, конешно, не она сама - а жаль)) и монахиня, стоя и вслух читающая толстенную книгу при свете свечи на малюсеньком (в размер толмуда) столике. Она даже головы не подняла при моем появлении. А там было на что посмотреть - белые льняные изгвазданные мутными брызгами штаны, рубашка из марлевки, натянутая на все те майки, которые оказались с собой в поездке, розовый шарф, намотанный поверх белой бейсболки и согревающий спину, городской рюкзак в гламурный серенький цветочек. Но ни монахине, ни тем более, Божьей Матери не было никакого дела до меня. Как впрочем, впоследствии, и мне - до них. Настолько было чудесно, покойно и легко на этой деревянной скамейке у монастырского окошка, что напрочь забывалось все на свете.
Одно помещение, единое пространство, система, если хотите, но три абсолютно не взаимодействующих друг с другом объекта. Каждый со своей пространственной и временной траекторией, которые никогда не пересекутся.
Потому, что мне так и не удалось понять, что и каким образом приводит молодых девушек к таким судьбоносным решениям, как монашество. Да и надо ли? У каждого свой путь.
Своя траектория.

*Надо Матвеюшке набор купить "Юный исследователь космоса". Пущай вселенную изучает))