[B][COLOR=blue]Она стояла в плохо освящённой витрине, поблёскивая тусклыми, искусственными глазами. Тусклыми – потому что пыль. Магазин давно закрылся, задавленный авторитетом находящихся неподалёку бутиков, директор не мог больше платить деньги за аренду помещения, и скоро даже последнее напоминание – запылившийся, но не потерявший своей искусственной красоты манекен – должен был быть убран.
До уборки он так и не дожил – толпа дуралеев – подростков, из тех что выросли на улице, разгромили и без того потрескавшееся стекло витрины, и разбили фарфоровой кукле лицо прямо о щербатые камни старой мостовой. Тусклый глаз покатился, и был со смехом раздавлен на блестящие осколки чьим-то ботинком.
Проходящая мимо девочка крепко стиснула мамину руку:
-Мама, смотри! Мама, ей же больно! - на глаза малышки мгновенно навернулись слёзы.
Мама поморщилась.
-Это не человек, солнышко. Это всего-лишь кукла. Ей не может быть больно. Она не человек.
Девочка непонимающе сморгнула слёзки. Да, она ещё не понимала ничего, и того, что когда вещь разбивают – ей не больно, не понимала что есть живое и не живое, только уверенность в мамином голосе смогла дать ей понять, что это правильно. Что так и должно быть.
Двадцать лет спустя, разглядывая мамину фотографию в траурной рамке на подоконнике взглядом тусклых, не смотря на ярко-зеленый цвет, глаз, девушка сжала в ладони фарфоровые осколки – до боли, до крови:
-Да, мне не больно, мама. - задумчиво наблюдая за стекшей по указательному пальцу каплей, прошептала она. - мне не больно...
(с)[/COLOR][/B]