в настройках дневников: " страна -не имеет значения- ".

Символично и современно. Сказать, что мне больно за мою Отчизну? Это не боль. Растеряность, недоумение, смятение чувств. Где же мы просрали свой мир? Мир, в котором пахло сиренью на майские праздники, когда ветераны обнимали друг друга, вытирая слёзы, расправляли плечи под орденоносными пиджаками и рассказывали пионерам положенную правду о войне. А пионеры дарили им цветы и неловко вязали красные галстуки, принимая в свою дружину. Ветераны целовали девочек в стриженые чёлки, жали руки мальчишкам и становились в общий строй. Мы знали, что мы единое целое. Вся страна, одна шестая суши планеты. Да, господа, мы всё это про-сра-ли.. извиняйте за натурализм. И теперь я в настройках ставлю "Россия" чтобы не окунаться в ужас войны, не смотрю ящик и не слушаю радио. Я не боюсь. Мне больно и стыдно. Моей маме было три года, когда она выглядывала из убежища на немецкие самолёты, бомбившие мой родной город. Это было в Сталинграде, в августе сорок второго. Она до сих пор помнит черное небо от сотен крыльев и вой падающих бомб. Мой младший внук ровесник той девочки, у которой рыжий немец с закатанными рукавами отобрал любимое голубое платье, лежавшее в маленькой заплечной котомочке. Это был трофей. Мама до сих пор помнит, как немец радовался, разглядывая платье со всех сторон, и бережно его сворачивал. Он был враг, фашист, нелюдь. И было странно, что он может о ком-то заботиться и кого-то любить. А потом немец достал фотографию маленькой девочки и знаками объяснил, что теперь она будет носить это красивое голубое платье. И улыбался, а мама плакала и просила "отдай", и стучала кулачком ему по ноге. Потом немец перестал улыбаться, прокаркал что-то, передёрнул затвор и направил ствол на ребенка. Мама до сих пор помнит эту чёрную пустоту и свой страх.
Скажите мне, люди-человеки, что же надо сделать сегодня, чтобы этот страх никогда не поселился в сердцах ровесников моего внука? Я не хочу становиться зверем. Но он просыпается во мне, когда я вижу глаза старухи, ставшей бездомной от шального снаряда, когда я вижу растерзаные тела моих советских людей, когда я вижу глаза детей, переживших бомбежку. Если зверь одолеет, я начну мстить. За всё и за всех. Я не хочу этого.
" Не дай Бог увидеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный."