Иногда - но не часто - когда мне совсем темно
(расползается волокно, обнажая дно,
все опоры ложатся по принципу домино) -
Он приходит. Садится. Смотрит с особым смыслом.

Говорит: "Не ной. Я - не Ной, но ковчег за мной".
Он затягивается сквозь кашель (табак дрянной),
И я чую арктический холод его спиной,
На которой - отметины "крест не донес до Лысой".

То есть, как бы на это еще посмотрел Господь...
Но сейчас мне семь смертных грехов не страшны, не спорь,
Если есть и восьмой, он - весь мой, я возьму восьмой! -
Но оставьте меня в моем непокое! С болью

Каждый миг мне в память вгрызается, как фреза:
Он берет меня за подбородок, глядит в глаза,
Говорит: "Выходи. Отсюда. И лучше - за-
меняй кому-то солнце собою".

Это близко к спасенью. Но кто тут меня спасет...
Он хватает меня в объятья, почти трясет:
"То есть, мне можно даже так?" (ему можно всё)
Но я зло усмехаюсь в ответ. Выставляю палец -

Безымянный. На правой. Который хранит ожог.
И, казалось бы, тут до развязки один шажок...
Он склоняется. Дальше (я молча глотаю шок) -
Дует на руку, как ребенку. В восторге пялюсь,

Потому что в нем тьма того, что зовется "свет"!
Потому что в нем смелость смеется, что смерти нет.
Я пыталась пойти поперек, заявляя: "бред!",
Только пo сердцу просится этот разрез - продольный.

И не надо накладывать швы! Таковы дела,
Что я помню, откуда вышвырнута была.
Он уходит потом, уходит... Но два крыла
На моей спине - отпечатки его ладоней.

• 
• 
•