Пью утром кофе с молоком, гляжу в окошко, и пришло в голову мне, что прошло как раз ровно двадцать лет. Двадцать лет назад я последний раз думал о мести за обиду. Вообще что такое обида? Это реакция на несправедливость, когда ты беспомощен и не можешь ничем ответить.
Да, ровно двадцать лет. Зимним вечером двухтысячного года я пробирался по сугробам к школе, сияющей светом из всех своих окон. Я не смог подъехать близко, все было заставлено машинами, и чем ближе к школе, тем машины были дороже. Само собой, бОльшая часть этих машин была взята напрокат. Школа гудела, она собрала выпускников, начиная с 1966 года.
Я ждал этого двадцать пять лет. Знаете, обиды в основном со временем теряют свою остроту, забываются, кажутся мелочью, но моя обида не имела срока давности. Есть на свете вещи, которые даже я не могу простить.
Двадцать пять лет через все жизненные передряги я пронес листок бумаги в клеточку, и момент истины близился.
Все эти годы я представлял себе, как встану перед публикой и скажу нашей классной руководительнице Валентине Петровне всю правду, и Галя Захарченко, моя соседка по парте, ныне мать троих детей, подтвердит мои слова. Я тогда решил все сам, Галя не зря со мной занималась после уроков, я стал щелкать уравнения, как орешки, а Валентина Петровна устроила самостоятельную работу и поставила мне тройку. Типа - а, все равно все списал, как обычно.
И я тогда бросил заниматься математикой вообще, сведя средний балл к двойке и поклялся отомстить. Впрочем, в десятом классе меня исключили из школы по инициативе учительницы литературы, но это уже были мелочи.
Двадцать пять лет я жил с ощущением того, что со мной Валентина Петровна несправедливо обошлась, и прощать я был не намерен, время не притупило обиду. Да, я докажу. А потом заставлю ее съесть этот листок при всех, и она его съест.
Ничто не могло меня остановить.
Зайдя в школу, я от распорядителей получил направление - четвертый этаж, 10Б. Но чертовы обстоятельства!
На первом же этаже из какого-то класса вывалила шумная компания взрослых людей. И они закричали:
-Ха! Вы посмотрите, кто это! А ну-ка....
Толпа подхватила меня, внесла в класс и вырваться я смог, только выпив с ними. Я не знал, кто это такие.
То же произошло и на втором этаже, сопротивляться было бессмысленно. А на третьем я наскочил на свою любимую учительницу, химичку. Я был лучшим ее учеником, гордостью. Там уже по полненькой, до краев, и без возражений.
На четвертый этаж я взобрался уже чуть тепленький. И с опозданием. Мои одноклассники, выпив уже и закусив, по очереди выходили и отчитывались о жизненном пути. Где учился, кем работал, где носило, женат-неженат, дети и все прочее. Короче, меня, пока я ждал своей очереди и добавлял еще, развезло окончательно.
Все, что я смог, это без посторонней помощи выйти, достать смятый листок с уравнениями и красной тройкой, и горько заплакать.
- Я тогда не списывал...А вы мне тройку....
Валентина Петровна, старенькая уже, ответила:
- Да, я не раз в жизни ошибалась.
Дальше я ничего уже не помнил. Проснулся наутро у одноклассницы Ленки, она была холостая и жила рядом со школой.
- Таранов, вот скажи мне, зачем же ты Валентине Петровне засос на шее поставил, когда танцевал с ней? Тебе не стыдно?
Боже мой, какой позор.... Я ничего не помню.
Все же месть - блюдо, которое надо подавать холодным. И обязательно быть трезвым.
А листок с контрольной тогда потерялся. Жалко, остался бы на память.

• 
• 
•