А потом я увидел его. За секретером. Ноги не доставали до пола. Рубашка в бело-голубую клеточку. И челка, забранная набок. Он сказал: - Меня звать Боря. А тебя как? - Боря. - Я тебя ждал. - Долго? - Всю твою жизнь. Из детства я почти ничего не помнил. Я почти ничего не помнил из времени, когда не было греха. Когда была только мама. Я посмотрел на лакированную дверцу шкафа. Побежало отражение. Телевизор включился? Посмотреть на экран мне было нельзя - только на это отражение. Ясно-ясно, на лакированном квадрате бежало всё то, чего я. не сделал, когда был живой. Тысячи "прости", которых я не сказал. Я увидел себя храбрым - там, где в жизни струсил. Честным - там, где соврал. Чистым - там, где блудил. Любящим - там, где раздражился. Соболезнующим - там, где осудил. Простым - там, где рисовался. Промолчавшим - там, где слепо "отстаивал собственное Я". Щедрым - там, где искал своей выгоды. Лакированная дверца отражала людей, которых я хорошо помнил, которые жили рядом со мной. Которых я касался каждый день. И я увидел, что не знал их болей. Эти боли открылись мне только сейчас на этом экране. Я совсем не знал этих своих близких людей. Я совсем не интересовался ими. Я увидел слабых, которым была нужна моя сила, но они её не получили. Тех, кого я мог спасти и не решился. Я увидел себя весёлым и легким - там, где был унылым и подавленным. Подавленным от того, что сам же делал в жизни. Или не делал. Я увидел, как радуюсь за тех, кому в жизни завидовал. Как искренне рад их успехам и победам. Я увидел, как уступил в споре, в котором, пока жил, так и не уступил. Не знаю, почему. Я увидел, как не прошел мимо драки, влез, получил, но разнял - хотя в жизни я тогда опустил глаза и прибавил шагу. Я увидел её - маму моих детей. И увидел, как она любила меня и молилась за меня. Как я мог привыкнуть к ней, как мог раздражаться на неё? Не принимать того, что и было больше всего её красотой? Как я мог так изуродовать наши отношения? Как я мог своими же руками порвать нашу связь, почти уничтожить семью? Куда меня несло? Зачем?.