Она сказала: «Он уже уснул!»,— задернув полог над кроваткой сына,
И верхний свет неловко погасила, и, съежившись, халат упал на стул.
Мы с ней не говорили про любовь, она шептала что-то, чуть картавя,
Звук «р», как виноградину, катая за белою оградою зубов.

«А знаешь: я ведь плюнула давно на жизнь свою... И вдруг так огорошить!
Мужчина в юбке. Ломовая лошадь. И вдруг — я снова женщина... Смешно?»
Быть благодарным — это мой был долг. Ища защиту в беззащитном теле,
Зарылся я, зафлаженный, как волк, в доверчивый сугроб ее постели.

Но, как волчонок загнанный, одна, она в слезах мне щеки обшептала.
И то, что благодарна мне она, меня стыдом студеным обжигало.
Мне б окружить ее блокадой рифм, теряться то бледнея, то краснея,
Но женщина! меня! благодарит! за то, что я! мужчина! нежен с нею!

Как получиться в мире так могло? Забыв про смысл ее первопричинный,
Мы женщину сместили. Мы ее унизили до равенства с мужчиной.
Какой занятный общества этап, коварно подготовленный веками:
мужчины стали чем-то вроде баб, а женщины — почти что мужиками.

О, господи, как сгиб ее плеча мне вмялся в пальцы голодно и голо…
И, как глаза неведомого пола преображались в женские, крича!
Потом их сумрак полузаволок. Они мерцали тихими свечами...
Как мало надо женщине — мой Бог!— чтобы ее за женщину считали.