[COLOR=violet][FONT=Arial][I]Во всяком зле есть добро

Во всяком зле есть добро, и ты это знаешь, и прекрасно, что ты спокоен, нельзя ведь жить болью и страданием, потому что, когда есть боль, всё становится чем-то далёким и ненужным. И уже не имеет значение ни мораль, ни средства достижения цели, и ты рвёшься с этой болью и ненавистью к победе, к ней, но со временем понимаешь, что время ушло, и уже не вернуть тех моментов, которые ты прокручиваешь в памяти час за часом, день за днём, неделя, месяц, год. Время уходит, а ты остаёшься в прошлом, сброшенный с дороги на обочину жизни, существуя в одной минуте, когда осознал, что не нужен более. И вот тогда ты уходишь в себя и пытаешься найти причину, ты обращаешься к Богу, спрашиваешь: «За что?» Но ответ находишь позже, ты бываешь шокирован и растоптан его простотой: «Не нужен, просто, элементарно не нужен, не интересен, и плевать на твои чувства, сердце, душу. Игрушка, кукла, марионетка, лежащая в грязной луже городской свалки среди таких же осколков жизни». Игрушку подберут, её принесут домой, очистят от грязи, и будут любить, и, возможно, когда-нибудь бывшая хозяйка, придя к подруге, узнает своего экс-любимца, но в душе куклы останется лишь тоска по прошлому и боль от предательства, и его не отдадут. Мёртвый душой не сможет жить среди живых, он непременно, либо затушит свою свечу, бросив её в море, либо разожжёт костёр, который вернёт к жизни других. Мне жалко тех, кто не страдал, ибо они не познают в полной мере счастье от того, что пришёл конец боли. Мне жалко тех, кто не оставался один – они не знают счастья, когда тебя ждут. Мне жалко тех, кто играет чувствами – их убьёт любовь – растоптаны слова прощения, так и не вышедшие, не услышанные, да и не нужные. Мы живы, пока о нас помнят, хотя бы помнят – это как блуждание во тьме. Ночь, улицы города освещены маленькими мягкими пятачками света – то ли свет фонарей такой, то ли настроение, но ты погружаешься в прошлое, думаешь о нём с щемящим сердце тоской, и, что странно, без грусти. Воспоминания – слишком тонкая материя, чтобы пошить из них одеяло, которым можно будет укрыться от страхов настоящего. И всё же ты пытаешься укрыться с головой, как в детстве, когда у тебя под кроватью кто-то жил, но тебе не хватало смелости заглянуть под неё. Ты пытаешься, но оно рвётся, как паутина приклеилась всё больше и больше к телу, сердцу, душе. Мимо проносится машина, окатив тебя грязным бисером лужи, и всё вдруг становится на свои места: ты в настоящем, и твой кокон – лишь игра прошлого, которое ушло и не вернётся. Остаётся досада, лёгкая, беззлобная досада на то, что ты выстроил слишком слабую стену – песок ведь, не лучший материал – слишком зыбкой она была, слишком, набегающая волна доказала тебе это. И ты уходишь из-под света тоскливых фонарей, от чего-то они и впрямь кажутся грустными, всё дальше и дальше на восток: туда, где рождается солнце; туда, где ночные тени прощаются с мраком, встречая холодный рассвет; туда, где ты можешь укрыться за облаками от огненного глаза солнца, дожидаясь серебряной луны. А тьма уходила из этого мира, медленно вливаясь в душу, наполняя её до краёв, чтобы вечером заполнить город той грустью и безнадёжностью, в которых живёт сон.[/I][/COLOR][/FONT]

• 
• 
•