Следом за унынием пришло раскаяние, а за раскаянием накатило буйство... И я поломал все дверные ручки во Дворце, разбил сервиз восемнадцатого века и выпустил на волю попугая-неразлучника. Нужно было ограничиться попугаем и сервизом. Без ручек санитары спокойно проникли в мой кабинет и повязали меня почти без потерь личного состава. Вероятно, их вызвал Нлгдыщ. Теперь уже не важно. Для меня теперь многое стало второстепенным. Я лишь думаю, будешь ли ты носить мне апельсины в палату и почистишь ли их, ведь сам я этого сделать не могу, у меня руки связаны. У меня еще много вопросов к тебе. И еще больше - к себе. В любом случае... Мне хорошо. Мне во Дворце воздуха было мало. В больнице его достаточно. Здесь мои друзья. Здесь мое дерево. Здесь песочница и совочки. Здесь мерзкие санитары, которым я плюю в морду, когда они кормят меня суши. Здесь равнодушные скворцы. Здесь Доктор Васнецов и его чудесные таблетки, которые не тонут в унитазе. Американские журналисты приходят ко мне и задают дурацкие вопросы о том, правда ли я был на Солнце, сколько у меня было женщин, хорошо ли со мной тут обращаются и могу ли я казнить? А я лишь устало смотрю на них и отвечаю: "Все вы, гринго, сукины дети. А больше я вам НИЧЕГО не скажу!". И замолкаю. Это все. По вечерам приходит Йоби-Боби и приносит мне свежую прессу. И я читаю ее, раскачиваясь в гамаке. Там много упоминаний о тебе. Говорят, ты написала несколько новых картин и книгу. Это здорово. А когда наступает ночь, я поднимаюсь на балкон и смотрю на северо-восток... Я жду тебя. Легенды говорят, мы давно погибли. На другой Планете, лет сто назад. Это не страшно. Если мы существовали тогда, то сумеем воскреснуть сейчас...

• 
• 
•