1915.II.20.

По поводу наших сестер. Хохлушки, сдобные, нежно-розовые, с белыми зубами, с "роскошными формами" (!) - и какая-то бездушность, неглубокость. Невольно сопоставляешь их с Прасковьей Анатольевной. Та серьезна, вдумчива; у этих хи-хи да ха-ха, не сердечное, однако, а внешнее, физиологическое. Гоголевские Ганны, Оксаны, Роксаны; "улыбка, как...; зубы, как...; глаза, как...", тьфу, и больше нечего сказать. Души у них не хватает; вот мертвые души. - Северная женщина одухотворена и глубока сравнительно с южнорусской. Южнорусская внешне - поэтична, но только "телеса", а одухотворенность, внутренняя жизнь досталась на долю северной женщины. Хохлушка - женщина без нравственной биографии.


[1915.IV.8. Великороссы в душе презирают малороссов, считая их внешними и бестрагичными; малороссы не любят казаков, видя в них формализм и сухость. Великорусская натура несет в себе антиномию крови - финско-татарской и славянской. Отсюда трагичность, отсюда беспредельные порывания степной кочевнической натуры, сужаемые упорядоченностью западных начал. Природный анархизм может быть сдержан лишь железными удилами. Отсюда сдержка изнутри - обрядоверие и ригоризм, сдержка снаружи - бюрократизм и любовь к государственности. Идея свободы чужда нам: мы знаем лишь вольность и дисциплину. Напротив, южноруссы гораздо цельнее любят свободу и знают меру. Тогда как для нас невозможно что иное, кроме как самодержавие, для них возможна и республика; да она и была уже - Сечь, Новгород, Псков. Но они близки к полякам. Мы боимся католицизма и в то же время тянемся к нему. Они же внешне дружат с ним, а изнутри ненавидят и никогда ему не подчинятся: для этого они слишком свободолюбивы]13.

• 
• 
•