Дурацкий сон, как кистенём,
Избил нещадно:
Невнятно выглядел я в нём
И неприглядно.

Во сне [и] лгал, и предавал,
И льстил легко я...
А я [ведь] не подозревал
В себе такое.

Ещё сжимал я кулаки
И бил с натугой,
Но — мягкой кистию руки,
А не упругой.

Тускнело сновиденье, но
Опять являлось.
Смыкал [ись] веки — и оно
Возобновлялось:

Я не шагал, а семенил,
На ровном брусе
Ни разу ногу не сменил —
Труси́л и тру́сил.

Я перед сильным — лебезил,
Пред злобным — гнулся.
И сам себе я мерзок был,
Но не проснулся.

Да это бред — я свой же стон
Слыхал сквозь дрёму!..
Но это мне приснился он,
А не другому.

Очнулся я, [и] разобрал
Обрывок стона,
И с болью веки разодрал,
Но облегчённо.

И сон повис на потолке,
И распластался.
Сон — в руку ли? И вот в руке
Вопрос остался.

Я вымыл руки — он в спине
Холодной дрожью:
Что было правдою во сне,
Что было ложью?

Коль это сно-виденье мне —
Ещё везенье.
Но если было мне во сне
Ясновиденье?

Сон — отраженье мыслей дня?
Нет — быть не может!
Но вспомню — и всего меня
Перекорёжит.

Но скажут мне: «Пой в унисон —
Жми, что есть духу!»
И я пойму: вот этот сон,
Который в руку!

«Или — в костёр!» Вдруг нет во мне
Дойти к костру сил?
Мне будет стыдно, как во сне,
В котором струсил.

А после скажут: «Он вполне
Всё знал и ведал»,
Мне будет мерзко, как во сне,
В котором предал.

В. Высоцкий

• 
• 
•