Англичане одумались с неправдоподобной быстротой. Они наконец его пожалели, хотя выразилось это в том, что его пьесами и вообще тем, что он написал, стали восхищаться. Наклонности его мало кто решился бы тогда признать нейтральными, тем более - похвальными. Детерминисты уже были, но считанные, а порок еще платил дань добродетели, скрываясь, а то и действительно стыдясь. Тем не менее Уайльдом восхитились, и его комедии, поражающие легкостью, блеском и чистотой, скоро стали классическими. Притча тем временем продолжалась. Через несколько месяцев после смерти Уайльда англичане заметили и сразу полюбили молодого журналиста, который тоже мыслил парадоксами, развенчивал мнимости и видел красоту; однако был таким, что теперь обсуждают возможность его беатификации. Можно представить себе, что книги и статьи Честертона пишет Уайльд, заново родившийся в крещении. Как бы то ни было, Честертон сказал о нем точнее всех: "Ужас перед его жизнью снимается ужасом перед его расплатой".

Почему мы не можем думать хотя бы на двух уровнях? Говоря об Уайльде, одни не ужасаются жизни, другие - расплате. Одни рассуждают о гендерном детерминизме, другие брезгливо дают понять, что уж они-то никогда бы такими не стали. Словом, за границы греха выносят или содомию, или фарисейство, несколько противореча Писанию.

Представим себе Честертона или его отца Брауна. Мог тот или другой вообразить себя на месте Уайльда? Ну, конечно! Стали бы они бегать от Уайльда, тем более сажать его в тюрьму? Стыдно и спрашивать. Потому ли они бы его пощадили, что он - гений, а гениям закон не писан? Нет. Просили бы

они, чтобы он жил иначе? Только в том случае, если бы он сам обратился к

ним. Хорошо, они - терпимы. Но считают ли они его жизнь ужасной? Конечно;

они того не скрывали.

Что бы они делали? Наверное, горевали, как горюет отец Браун в "Оке Аполлона" (герой которого несравненно хуже бедного Уайльда). А главное, они бы молились, хотя теперь стыдно об этом писать, так мы распоясались на своем новоязе. Кроме того, они бы предупреждали других, проповедовали, не потому, что они - выше людей, а потому, что они - люди, а значит, "носят всех бесов в своем сердце" ("Молот Господень" ).

Одним Евангелие кажется слишком суровым, другим - непозволительно мягким. Мало кто замечает, что суровы предупреждения, милостиво до слез - отношение к тем, кто не послушался. Конечно, мы много и легко говорим о ненависти к греху и любви к грешнику, тем более что новояз позволяет назвать любовью жестокость. Смешно думать, что притча об Уайльде разбудит нас, если не разбудило Евангелие. И все-таки, понемногу, по одному, люди встряхиваются, только на это и надежда.

Наталия Леонидовна Трауберг - переводчик, специалист по английской
литературе.
©Независимая Газета, 29.11.2000